Влияние иранской дипломатии на ближневосточное урегулирование, ситуацию в Ираке и Афганистане

А.Г. Рыков

В центре сложных кризисов, охвативших регион Ближнего и Среднего Востока — «бесконечного» процесса ближневосточного урегулирования, близкой к катастрофической ситуации в Ираке и ухудшения положения в Афганистане — оказалась Исламская Республика Иран, и решить эти проблемы без содействия Тегерана будет очень сложно.

Кроме объективных предпосылок вовлеченности и ключевой роли Ирана в решении вышеуказанных проблем – его геополитического положения и значительного совокупного потенциала, в 2005 г. появился еще один существенный фактор – приход к власти в этой стране нового поколения политиков, так называемых неоконсерваторов во главе с президентом Махмудом Ахмадинежадом.

Ближневосточное урегулирование (БВУ) – один из приоритетов иранской дипломатии. Тегеран упорно сопротивляется палестино-израильскому мирному процессу, нередко за счет оказания поддержки террористам. По мнению председателя комитета по международным делам Совета Федерации РФ М. Маргелова, «создается впечатление, что Иран взял на себя миссию разжигания ближневосточного конфликта, чем он оказывает услугу всякого рода экстремистским силам»[1]. Это по сей день остается основным методом иранской дипломатии на ближневосточном направлении. «Враждебное отношение Ирана к Израилю базируется на исламской идеологии, отрицающей легитимность сионистского проекта»[2].

В целом, позиция Ирана является достаточно жесткой — он не признает Израиль как государство, требует освободить все захваченные арабские земли, включая Иерусалим. Иран считает «сионистский режим» врагом, источником опасности и фактором напряженности и дестабилизации в регионе. Признавая роль «квартета» международных посредников, Иран в то же время с пессимизмом оценивает перспективы реализации «Дорожной карты», подчеркивает необходимость более активной роли в БВУ России и Евросоюза, чтобы не допустить монополизирования этого процесса Соединенными Штатами.

Новый жесткий подход к арабо-израильскому конфликту ознаменовали скандальные заявления иранского президента в отношении Израиля. На внеочередном саммите организации «Исламская конференция» в декабре 2005 г. в Мекке Ахмадинежад выступил с официальным требованием к лидерам государств устранить препятствие в виде «узурпаторского режима». В другой своей речи он, «не подвергая сомнениям Холокост», обратился к Западу со словами: «Если вы совершили преступление, так выделите евреям часть своей земли в Европе, или в Соединенных Штатах, или в Канаде, или на Аляске, чтобы они смогли организовать собственное государство»[3]. В то время когда арабские государства приняли мирную инициативу и объявили о приверженности резолюциям 242 и 338 СБ ООН как основе урегулирования конфликта, заявления иранского президента выглядят свидетельством его стремления взять на себя лидерство в лагере противников мирного процесса.

На палестино-израильском треке официальная позиция Тегерана по-прежнему состоит в отрицании «концепции двух государств», прекращении оккупации арабских земель, обеспечении всех законных прав палестинцев, включая создание ими собственного государства со столицей в Иерусалиме и возвращение беженцев. Палестинская «интифада», как и деятельность группировок ХАМАС и «Исламский джихад», пользуется безусловной поддержкой иранского руководства, который единственным путем урегулирования конфликта считает обеспечение законных прав палестинцев.

Неоконсерваторы приветствовали победу ХАМАСа на палестинских парламентских выборах в начале 2006 г. и охарактеризовали ее как «выбор пути сопротивления, твердую решимость продолжать борьбу с сионистскими оккупантами и удар по ближневосточной политике США и ЕС». Уже в феврале 2006 г. лидер ХАМАСа Халед Машаль посетил Иран, где был принят на высшем уровне — с ним встречались Верховный руководитель Ирана аятолла Хаменеи и президент Ахмадинежад. По мнению Тегерана, признание со стороны Вашингтона и Брюсселя ХАМАСа террористической организацией означает «навешивание этого ярлыка на весь палестинский народ».

На ливано-израильском треке позиция Ирана заключается в безусловной поддержке своего традиционного союзника Ливана, который занимает особое место в его региональных приоритетах. Тегеран и Бейрут поддерживают доверительные связи и постоянные контакты на самом высоком уровне. Основой их отношений является взаимодействие по сдерживанию амбиций Израиля, формированию общей линии в региональных делах и позиции по Ираку.

Особое место в этих отношениях занимает ливанская шиитская группировка «Хизбалла», в идеологическом плане наиболее близкая иранскому руководству. В феврале 2006 г. министр иностранных дел Ирана посетил Ливан, где встретился как с официальными лидерами страны, так и с руководством «Хизбаллы», которая имеет влиятельную фракцию в ливанском парламенте. Иранская помощь этой организации всегда носила всеобъемлющий характер: финансирование, дипломатическая и политическая поддержка, подготовка идеологических и военных кадров, поставки вооружения, военной техники, боеприпасов и снаряжения, гуманитарные поставки. Однако после прихода к власти Ахмадинежада взаимодействие между Тегераном и «Хизбаллой» вышло на новый уровень. В развитие процесса политизации «Хизбаллы» Тегеран впервые перевел отношения с этой группировкой из разряда «подпольных связей» по каналам иранских спецслужб (обмен информацией и разведданными) в официальный формат. Визит в Тегеран лидера «Хизбаллы» шейха Хасана Насраллы стал одним из первых зарубежных визитов в Иран при администрации Ахмадинежада. При этом Насралла был принят в Иране «по высшему разряду», провел встречи и переговоры с руководством Ирана, в том числе с президентом. Такой прием «был призван продемонстрировать мировому сообществу высокий политический статус ливанского гостя, поднять политическое значение возглавляемого им движения»[4].

Поддерживая «Хизбаллу», иранская дипломатия обретает влияние на территории, находящейся вне пределов его непосредственного воздействия. «Победа «Хизбаллы» в прошлогоднем конфликте с Израилем и ее возросшая, как никогда ранее, популярность привели к тому, что решимость Тегерана укрепилась еще больше»[5]. Иранское руководство сумело очень выгодно использовать в своих интересах эскалацию ливано-израильского конфликта. Проявив выдержку и избежав прямого вовлечения в конфликт, иранцы смогли не только сохранить лицо, но и существенно укрепить свой авторитет в Ливане, прежде всего за счет «Хизбаллы», военно-политический вес и статус которой в условиях конфликта с Израилем объективно возрос. «Состоявшийся в условиях глубокой стадии ливано-израильского кризиса «знаковый» визит в Бейрут главы МИДа Ирана выглядел явным позитивом и шел в русле конструктивных «посреднических усилий» Тегерана»[6].

Некоторые эксперты уверены, что за очередным витком эскалации насилия на Ближнем Востоке стоит именно Тегеран. «Заинтересованный в дестабилизации Иран будет поддерживать насилие до тех пор, пока не получит собственное ядерное оружие. Только после этого Тегеран приступит к выстраиванию новой системы безопасности в регионе»[7], — утверждает президент Института Ближнего Востока Е. Сатановский, что является вполне вероятным.

Подходы Сирии и Ирана к БВУ полностью совпадают. Обе стороны твердо поддерживают палестинское сопротивление и считают Израиль проводником политики «государственного терроризма» и главным источником нестабильности в регионе. Сирия и Иран — давние союзники, отношения между которыми носят откровенный и доверительный характер, постоянно поддерживают диалог, в том числе для «сверки часов» по БВУ. Они готовы совместно противостоять вызовам на международной арене и выступать объединенным фронтом против общих врагов, содействовать укреплению сплоченности исламского мира. В конфиденциальном плане стороны обсуждают параметры оказания взаимопомощи в случае вероятной угрозы извне.

На иордано-израильском треке Иран критически относится к иордано-израильским договоренностям в рамках Мадридского процесса 1991 г. и отмечает их «деструктивное воздействие» на сплоченность и единство исламского мира. До настоящего времени, в том числе из-за «дружественной Израилю» позиции Иордании по отношению к БВУ, отношения Иордании и Ирана остаются напряженными, временами доходящими до откровенного противостояния. Руководство Ирана фактически обвиняет Иорданию в предательстве исламских интересов.

Официальный Тегеран по-прежнему резко критикует инициированный Вашингтоном в 2003 г. план «Большого Ближнего Востока», который, по оценке шиитского духовенства, крайне негативно отразился на перспективах БВУ. Считается, что под лозунгом борьбы с терроризмом план «Большого Ближнего Востока» имеет целью уничтожение антиизраильских фронтов и движений в регионе. Клерикальная верхушка во главе с Верховным руководителем Ирана убеждена, что этот план на самом деле нацелен на укрепление стратегического партнерства США и Израиля, который «был создан и поныне держится на террористических методах» с целью укрепления Израиля в качестве региональной державы и обеспечения устойчивости его политической системы. План «Большого Ближнего Востока», по оценке шиитского духовенства, направлен против политического ислама и преследует цель расколоть исламский мир и ослабить его влияние в мировом масштабе.

Иракское урегулирование является одним из приоритетов внешнеполитического курса Ирана. Это объясняется целым рядом факторов, к главным из которых относятся большая протяженность ирано-иракской границы, солидные запасы углеводородного сырья, значительная (более 60%) шиитская прослойка мусульманского населения страны, традиционно связанная тысячами нитей с иранскими шиитами, и опасность превращения территории Ирака в опорную базу США и их союзников для нападения на Иран.

Все это заставляет Тегеран проводить в отношении Ирака политический курс, отвечающий интересам нынешнего иранского руководства: восстановлению стабильности и предупреждению территориального раскола Ирака, созданию широкопредставительного правительства, способного удовлетворять интересы как этнических, так и конфессиональных групп, участию Ирана в социально-экономическом возрождении Ирака, скорейшему выводу оккупационных сил, осуждению действий террористических группировок, квалифицируемых как составная часть международной террористической сети, созданию постоянного консультативного механизма по Ираку с участием стран-соседей. При этом Тегеран отдает себе отчет в том, что нестабильный Ирак еще длительное время будет оказывать негативное воздействие на ситуацию в регионе.

Иран выступает за сохранение Ирака в его политических и географических границах и резко протестует против федеративного устройства страны по этническому принципу. Официальная позиция Тегерана относительно иракского урегулирования такова: «Иран не допустит такого развития событий, которое может привести к изменениям границ в регионе, и будет защищать территориальное единство региона»[8], поскольку территориальный раскол Ирака обострит проблему иранского Курдистана и населенной преимущественно арабами юго-западной иранской провинции Хузестан.

Иран стремится не афишировать свою поддержку шиитской коалиции Ирака и выдвигает тезис о том, что демократизация Ирака не может быть навязана извне и все реформы должны проводиться национальными структурами с учетом культурных, исторических и социальных особенностей иракского государства.

Шиитское население Ирака практически неоднородно, однако две ведущие шиитские партии из правящей коалиции — «Ад-Даава» (Партия исламского призыва) и Высший совет исламской революции в Ираке — тесно связаны с Тегераном. У руководства иракскими шиитами ныне стоят в основном те люди, которые почти два десятилетия перед падением режима Саддама Хусейна играли главную роль в располагавшемся в Тегеране Высшем совете исламской революции Ирака. Они же составляют костяк стоящего у власти в стране кабинета Нури аль-Малики. Это не значит, что «новые багдадские лидеры готовы подчинить свои интересы интересам Ирана, но и бросать ему вызов в угоду Америке они, похоже, не станут»[9]. Шиитский фактор остается основным в иракской политике Тегерана, хотя его влияние на некоторые шиитские группы ограничено и в целом идея установления принципа «велаят-е факих» (правление наиболее авторитетного в шиитской общине богослова) у иракских шиитов не находит поддержки.

Таким образом, неоконсерваторы воздерживаются от усилий по насаждению иранской революции на иракскую почву. Предвидя противодействие таким попыткам со стороны иракских шиитских духовных и политических лидеров, иранские власти предпочли сосредоточиться на более прагматических задачах. «Хотя Иран стремится иметь доброго и покладистого соседа, он не строит иллюзий относительно того, что иракские шииты покорятся его требованиям. Тегеран продолжает поддерживать шиитские партии Ирака не потому, что хочет посадить в Багдаде свою марионетку или поверенного, а потому что надеется тем самым предотвратить подъем еще одного враждебного режима во главе с суннитами»[10].

Руководство Ирана требует скорейшего вывода всех иностранных воинских контингентов с территории Ирака, т. к. в иностранном военном присутствии видит препятствие умеренному политическому прогрессу в этой стране и причину дестабилизации обстановки как внутри Ирака, так и на своих приграничных территориях. Одна из основных целей иранской политики по отношению к Ираку — сведение к минимуму возможных разрушительных последствий кризиса на своих границах и внутри страны. Иран выступает за развитие добрососедских, дружеских отношений с Ираком. За последний год наблюдается активизация дипломатических и экономических связей двух стран.

Влияние Ирана на Ирак делает его важным для США партнером в вопросах урегулирования иракского кризиса. «Хотя в последние годы Иран действовал в интересах своих шиитских сторонников в Ираке и вооружал их боевые отряды, а Вашингтон отвечал упреками и обвинениями, у обоих правительств есть много общих целей»[11]. Тегеран, как и Вашингтон, заинтересован в прекращении гражданской войны в Ираке и сохранении его целостности. Иранская правящая верхушка понимает также, что добиться своих целей можно лучше всего посредством выборов, которые еще более усилят шиитское большинство в Ираке. Нормально функционирующее иракское государство облегчит вывод американских войск, нейтрализует движение повстанцев и интегрирует умеренные суннитские силы в правящие круги, то есть приведет к подвижкам, каждая из которых будет отвечать интересам и Ирана, и США. «Тегеран способен повлиять на ограничение раскольнического потенциала иракских шиитов и обуздание мятежных деятелей, таких как предводитель шиитского ополчения Муктада ас-Садр»[12]. Более того, Иран сегодня — один из крупнейших торговых партнеров Ирака.

Сегодня влияние Ирана в Ираке чрезвычайно высоко. Тегеран широко присутствует в социальной и экономической сферах на юге страны, его спецслужбы закрепились в новой иракской полиции, военных и специальных частях, подготовленных британскими и американскими специалистами. В региональном раскладе именно Иран оказывает наиболее мощное влияние на проблемы безопасности Ирака, именно эту страну следует рассматривать в качестве авторитетнейшего игрока во всех процессах, происходящих ныне вокруг Ирака.

Несомненно, что для Ирана, стремящегося к региональному лидерству, сам факт признания его роли равноправного партнера в иракском урегулировании имеет огромное значение как для укрепления режима внутри страны, так и на международной арене. Само приглашение Ирана принять участие в международной конференции по Ираку в Шарм эль-Шейхе 3-4 мая с.г. служит признанием роли Ирана в ближневосточной политике и может считаться победой иранской дипломатии.

Суммируя политику Ирана на иракском направлении, можно полагать, что она, по сути, является более конструктивной и взвешенной, нежели в ближневосточном урегулировании, и в целом способствует стабилизации обстановки в регионе. Иран выступает за создание единого, независимого и демократического Ирака, предупреждение его раскола, реализацию всех прав религиозно-этнических меньшинств, за обеспечение ключевой роли ООН в иракском урегулировании, выражает готовность содействовать социально-экономическому развитию Ирака, осуждает действия террористических группировок. Тегеран никак не мешает США и их союзникам вести борьбу с боевиками-суннитами и членами «Аль-Каиды». В результате нынешняя роль Ирана в иракском урегулировании, по нашему мнению, является, бесспорно, позитивной и близка к линии России, стран Евросоюза и других государств на данном направлении.

Фундаментальные постулаты внешнеполитического курса Тегерана на важном афганском направлении после прихода к власти неоконсерваторов не претерпели существенных изменений. Политика Ирана в отношении Афганистана традиционно была направлена на обеспечение и укрепление своего влияния в этой стране. Афганистан всегда рассматривался иранцами как зона конфликта своих интересов с интересами других государств, так или иначе там присутствовавших.

Нынешняя политика Ирана на афганском направлении направлена на содействие окончательному политическому урегулированию в этой стране на основе баланса интересов афганских этносов, регионов, конфессий, военно-политических группировок, а также интересов государств, имеющих позиции в Афганистане. Иран поддержал усилия ООН и международного сообщества по постконфликтному политическому урегулированию в Афганистане.

Уже после 11 сентября 2001 г. иранское руководство надеялось выступить на афганской арене в качестве наиболее эффективной силы по восстановлению страны. Для этого, по мнению иранцев, были все основания: культурные узы, соседство, активная роль в период «джихада» против советского военного присутствия и в ходе борьбы с талибами, сотрудничество с ООН в реализации санкций против талибов, серьезная и основополагающая помощь в укреплении Северного альянса. Все это, однако, наталкивалось на противодействие США и антииранский курс президента Буша. Строительство американской военной базы близ иранской границы Тегеран, несмотря на заверения афганских властей о недопущении использования их территории против соседей, рассматривает как прямую угрозу своему суверенитету.

По представлению Ирана, в настоящее время с афганской территории исходят две основные угрозы его национальным интересам: иностранное (прежде всего американское) военное присутствие и наркотрафик. Как считает Тегеран, содействие становлению государственных институтов, урегулирование внутренней обстановки и борьба с исходящей из Афганистана наркоугрозой будут способствовать развитию политических связей, активизации развития двусторонних экономических отношений и регионального сотрудничества. «Иран проводит активную политику по закреплению своих позиций в Афганистане как по государственной линии, так и через близких ему полевых командиров и вождей племен, особенно в западных районах Афганистана, а также посредством оказания экономической помощи»[13]. «В ходе международной конференции по Афганистану, которая состоялась в Лондоне 31 января – 1 февраля 2006 г., иранская сторона объявила о своей готовности оказать финансовое содействие восстановлению Афганистана в размере 100 млн долларов»[14].

В настоящее время ирано-афганский политический диалог отличается значительной интенсивностью и подкрепляется активным развитием двусторонних торгово-экономических связей.

Растет торговля, доставка грузов через иранские порты в Афганистан, объем государственных и частных иранских инвестиций в афганскую экономику. «В списке из 35 стран, инвестирующих средства в экономику Афганистана, Иран занимает 4-е место»[15]. В целях эффективного освоения своих инвестиций и координации деятельности различных ведомств на афганском направлении в Иране разработан специальный механизм, уникальный для иранской внешней политики, — Штаб по участию в реконструкции Афганистана, уполномоченный принимать решения к исполнению наравне с президентом и правительством Ирана.

Основными направлениями иранской финансовой помощи Афганистану являются строительство дорог, мостов, энергетических объектов, помощь в сельском хозяйстве, здравоохранении, коммуникациях и других областях. Иран оказывает содействие в повышении уровня образования, создании библиотек и типографий, проведении научных семинаров и выставок. Кроме того, Тегеран финансирует курсы подготовки афганских дипломатов, создание пограничных блокпостов, мероприятия по борьбе с наркотрафиком и по восстановлению афганской армии.

Важнейшее направление «афганской» политики Тегерана связано с необходимостью противостоять потоку наркотиков, поступающих из Афганистана в Иран и далее на европейские рынки. «К настоящему времени Иран уже потратил 1 млрд долларов на укрепление соответствующих участков общей границы с Афганистаном и ежегодно расходует более 800 млн долларов на ограничение наркоторговли. Иранские власти готовы создать дополнительно 20 пограничных блокпостов на территории Афганистана, оказать Кабулу финансовое и техническое содействие по ограничению производства и оборота наркотиков на территории Афганистана»[16]. «За последние 20 лет в ирано-афганском приграничье в борьбе с наркодилерами погибли более 3300 сотрудников сил охраны правопорядка и военнослужащих Ирана. Согласно статистике, 25% наркотиков захватывается в ходе боевых столкновений с наркодельцами»[17].

В числе актуальных вопросов двусторонних отношений остается проблема беженцев. Тегеран готов оказать Кабулу помощь в решении вопросов их репатриации под эгидой ООН. «На сегодняшний день в Иране проживают порядка 900 тыс. зарегистрированных афганских беженцев (по неофициальным источникам, это число достигает 1,5 млн чел.)»[18].

Иранские политологи считают, что на развитие добрососедских ирано-афганских отношений негативно влияют присутствие в Афганистане иностранных войск, тенденция «пуштунизации» властных структур в Кабуле и в провинциях, стремление, по подсказке американцев, свести к минимуму участие Ирана в восстановительном процессе социально-экономической базы нового Афганистана. Вполне понятно, что администрация Карзая под давлением США вынуждена «соблюдать дистанцию» в своих отношениях и сотрудничестве с Ираном. Однако, с учетом роли Тегерана в свержении талибского режима в Афганистане, а также того обстоятельства, что Иран выступает в качестве противовеса западному влиянию в стране, афганское руководство будет стремиться и дальше считаться со своим западным соседом, занимая в данном вопросе максимально гибкую позицию.

В афгано-иранских отношениях продолжают сохраняться элементы неопределенности и двусмысленности. Так, Тегеран формально приветствует идею строительства трансафганского газопровода из Туркменистана в Пакистан, в том числе и как важный элемент возрождения афганской экономики. Однако иранская сторона все же отдает предпочтение альтернативной идее сооружения трубопровода из Ирана в Пакистан и далее в Индию, давая понять, что этот маршрут значительно безопаснее, чем трансафганский. Со своей стороны, Кабул, используя свое географическое положение, стремится извлекать максимум политических дивидендов из такой болезненной для Ирана проблемы, как распределение воды реки Гильменд. В настоящее время эта проблема в двусторонних отношениях не урегулирована.

Как показали первые шаги правительства Ахмадинежада, резких поворотов в иранской политике на афганском поле ожидать не стоит. Прагматичный курс на укрепление политического доверия с командой Карзая и отстаивание иранских экономических интересов через транспортно-энергетические, промышленные и сельскохозяйственные проекты сохранит свою преемственность.

Примечательно, что в ходе визита в конце декабря 2005 г. иранский министр иностранных дел даже предложил афганским партнерам разработать и утвердить некий «всеобъемлющий план стратегического сотрудничества», который заложит основу для будущего взаимодействия сторон в различных сферах. Это очень важное предложение не должно быть оставлено без внимания, поскольку указывает на действительно серьезные и далеко идущие интересы иранской политической элиты в соседнем Афганистане, которые смогут принять более реальные очертания с началом вывода из этой страны международного контингента во главе с США. Пока же неоконсерваторы исходят из того, что отношения между Тегераном и Кабулом должны формироваться на основе волевых решений лидеров двух стран, и ни одна третья сторона «не может оказывать на них никакого влияния».

В целом, роль Ирана в афганском урегулировании следует оценивать положительно, в том числе с точки зрения интересов России, которая, как и Иран, выступает за окончательный разгром талибов в качестве военной и политической силы, за возрождение Афганистана как независимого и миролюбивого государства, за то, чтобы развитие отношений сотрудничества с соседними странами стало приоритетным направлением афганского внешнеполитического курса.

Таким образом, Иран оказался в центре всех важнейших политических процессов в регионе, и без учета его позиции сегодня вряд ли можно эффективно справиться с наиболее острыми конфликтами на Ближнем и Среднем Востоке.

1. Сажин В.И. Иран — региональная супердержава? // Доклады научной конференции «Место и роль ИРИ в регионе» ИВ РАН, 10 апреля 2006 г. // Сайт Института Ближнего Востока.

2. Там же.

3. Абдель Азизи бен Осман бен Сакр. Ирано-заливные отношения: реальность и стремления. Лекции в Бахрейнском центре исследований. 10 апреля 2006 г.

4. Сажин В.И. Президент Ирана Махмуд Ахмадинежад — полтора года у власти (Промежуточные итоги) // Сайт Института Ближнего Востока.

5. Такей Р. Время для разрядки в отношениях с Ираном // Россия в глобальной политике. – 2007. — № 2, март – апрель.

6. Вартанян А.М. Ресурсный фактор внешнеполитической активности Тегерана // Сайт Института Ближнего Востока.

7. Сайт информационного агентства РИА Новости www.rian.ru. 07.08.06.

8. Дунаева Е.В. Иран и урегулирование ситуации в Ираке // Доклады научной конференции «Место и роль ИРИ в регионе» ИВ РАН, 10 апреля 2006 г. // Сайт Института Ближнего Востока.

9. Такей Р. Время для разрядки в отношениях с Ираном // Россия в глобальной политике. – 2007. — № 2, март – апрель.

10. Там же.

11. Там же.

12. Там же.

13. Кузьмин М.Н. Последние тенденции в ирано-афганских отношениях // Сайт Института Ближнего Востока.

14. Там же.

15. Там же.

16. Там же.

17. Розов А.А. Региональная стратегия ИРИ на афганском направлении // Сайт Института Ближнего Востока.

18. Кузьмин М.Н. Последние тенденции в ирано-афганских отношениях // Сайт Института Ближнего Востока.

Начало